— Давай-ка руку, драгоценный. Да перчатку-то сыми! Я хоша и гадалка, а сквозь кожу видеть всё одно не умею.
Зборовский нехотя стянул с руки кожаную перчатку.
— Так, так, что у нас здесь? О, да мы, оказывается, из благородных! Как же, как же: барон фон Вышелвон, маркиз де Ржись, граф Лезьподшкаф… А линия жизни-то ух какая извилистая. Ох, и немало поколесил ты по жизни, служивый, да и кровушки чужой испил достаточно, как я погляжу.
Гадалка опасливо взглянула Зборовскому в лицо, словно опасаясь, что тот сейчас выпустит наружу свои вампирские клыки.
— Ну да ладно, — заторопилась она, — а ведёт тебя теперь по казенному делу дорога дальняя да спешная. Заодно с дружком твоим вдаль ведет, покуда зазноба твоя зеленоглазая вас дома поджидает-караулит. И ждать ей осталось еще… Ох!
Плавный ход цыганского гадания вдруг споткнулся на ровном месте, словно налетев на пень. Или скорее даже — ударившись с размаху лбом в каменную стену.
— Далёко твой путь проложен, ваше благородие, да боюсь, суждено ему накоротке оборваться! — Голос гадалки стал тише, опускаясь до пугающего шёпота. — Берегись дамы пиковой да короля бубнового, замыслили они на тебя недоброе. Пуще холеры да чумы берегись! Коли сумеешь им не уступить и не поддаться, все у тебя впереди будет: и богатство, и титул повыше, и супруга владетельная, и дом наследников полон…
Цыганка подняла на барона горящий взор и докончила уже звонким голосом:
— Всё обретёшь в конце концов, всё, что что пожелаешь, да еще и многое сверх того. Только супротив короля бубнового выстоять сумей, да ещё пиковой даме одолеть себя не дай!
— Красиво поёшь, пташка вольная, — Влад хотя и был озадачен загадочным предсказанием и намеком на коварных врагов, о которых он пока что еще и слыхом не слыхивал, но краем глаза успел заметить, что Юрай тоже слушал гадалку внимательно и заинтересованно, постепенно приходя в себя после странного приступа, приключившегося с ним во время представления с фейерверком. На щёки волшебника вернулся прежний румянец, а лицо заиграло улыбкой, да и на ногах он держался уже уверенно и твёрдо. — Ну, а другу моему тоже погадаешь?
— Дык отчего ж не погадать, если еще пятиоскольник накинешь…
Но, взяв было в свою руку послушно протянутую ладонь Юрая с переливающимся радужными бликами кольцом на указательными пальце, мгновенно отшатнулась от него, как от прокаженного.
— Нет, не буду я ему гадать.
— А почему ж так, красавица? — Барон был настойчив, моментально почувствовав, что цыганка недоговаривает что-то важное и серьезное. — Или твоё гадание теперь дороже стоит? Так я могу и серебряный «герцог» заплатить.
— И за «герцог» не стану, ваше благородие, — голос цыганки стал подчеркнуто почтителен и сух. — Ступайте себе, и сохрани вас Арман на пути вашем.
— Неужели и за золотого «государя» не погадаешь? — не унимался Зборовский.
— Цельный золотой, без обману? — в голосе гадалки была душевная мука, и выражение ее лица тоже выдавало напряженные терзания и сомнения. Ох уж эта жестокая и бескомпромиссная борьба собственной жадности с собственной же осторожностью! Вряд ли сыщется среди рожденных под небесами Круга Земель хоть один смертный, кому не довелось хоть раз стать полем этого сражения. Да и за пределами Круга, впрочем, тоже. Наконец, цыганка пришла к какому-то, явно нелегкому для себя, решению.
— За золотой, пожалуй, что и погадаю. Но только не я. Идите за мной следом! — и она, развернувшись, семенящими шажками заторопилась куда-то прочь.
* * *
— Вот, мастер, посмотрите сами, — Энцилия протянула архимагу только что осторожно снятую с шеи цепочку, на которой висел в золотом кольце-обруче розоватый шарик из вложенных одна в другую ажурных сфер.
Кларисса уже успела вкратце ввести Нгуена в курс дела, и теперь обеим энграмским волшебницам оставалось только внимательно наблюдать за тем, как их высокий гость — верховный маг соседнего государства — сосредоточенно изучает её амулет, не касаясь его руками, а только удерживая на весу за цепочку в приподнятой левой руке, в то время как длинные и тонкие пальцы правой осторожно и ласково обводили сам артефакт кругами, оставаясь от него на расстоянии в полпальца или менее.
Боги мои, какие же у него нежные пальцы! Кларисса не нашла в себе сил удержаться от приятного воспоминания о прошлой ночи, когда те же самые пальцы столь же нежно и пытливо ласкали ее изнутри, направляя потоки сил в самые чувствительные точки распахнутого лона. Но сейчас эти пальцы снова и снова осторожно кружили вокруг «Талисмана сплетения сфер», легонько зондируя его прикосновением тонких потоков то одной, то другой стихии.
Наконец напряжение на узком лице мастера Эффенди спало, и он так же деликатно протянул цепочку с артефактом обратно Энцилии.
— Ну что сказать вам, коллеги? Вы совершенно правы: внутри пятой сферы талисмана действительно размещается некая субстанция, изначально принадлежавшая другому уровню Мироздания, причем скорее всего — ближнему высокому. Именно она и наделяет амулет свойствами и способностями, зачастую непостижимыми и неподконтрольными любым силам из тех, которые доступны магам нашего Круга. Но что это за субстанция и каким образом она была помещена в талисман, сказать я, увы, не могу.
«А если точнее, то не хочу и не считаю нужным на данном этапе».
Но этих, про себя произнесенных, слов его сиятельства Нгуена Эффенди, верховного мага и волшебника империи Чжэн-Го, ни одна из двух волшебниц, естественно, не услышала.
32. Стекло и карты
У ворот герцогского замка Монферре Филофей появился неожиданно и безо всякого предупреждения.
Вообще говоря, ректор магического Университета не имел обыкновения злоупотреблять телепортами, предпочитая без крайней необходимости пользоваться обычными, а не колдовскими средствами передвижениями: чародейская сила лишней не бывает, и стоит приберечь ее для более насущных потребностей. Но сейчас был тот самый случай, когда время торопило: знаки необычной и не укладывающейся ни в какие теории магической активности волшебник заметил еще позавчера, благо с недавних пор взял себе за правило не реже, чем раз в неделю, отслеживать на университетской карте все проявления магии до единого — слой за слоем, край за краем и цвет за цветом. Ибо никак не отпускало господина ректора нехорошее предчувствие, что давняя история с Юраем-охальником, избегшим в свое время казни и совсем недавно, тинктаровым попущением и происками Мальгариона, восстановленным в правах, так просто не кончится. И хотя Абердин — аспирант не из последних, кстати, — посланный для уточнения судьбы Охальника после его загадочного исчезновения на малоросском тракте, так ничего обнаружить и не сумел, ректор всё равно продолжал нервничать. Хотя и поставил, пренебрегши обычаем, в столичном храме Тинктара пять свечек за упокоение в послесмертии давешнего студента, погрязшего в ереси.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});